Читать книгу - "По ту сторону от тебя  - Алекс Джиллиан"

Мария

Теперь, когда я знала, что это не Полина Смирнова, все мои мысли в свободное от работы время занимал вопрос: «кто она?», с кем мой муж теперь проводит не только дни, но и ночи. Когда он уехал первый раз около часу ночи, я даже понять ничего не успела. Думала, что-то случилось. Ну, или самое нелепое – за сигаретами поехал. Я простояла у окна до самого рассвета, глядя на подъездную дорогу. И первый раз в жизни прогуляла работу. Отвела дочку в садик, а сама вернулась домой и спала весь день. Вечером собиралась устроить мужу сцену, но увидела его в идеальном костюме и с отчужденно-равнодушным лицом, и поняла, что не буду я устраивать никаких сцен. По привычке предложила погреть ему ужин, а он как обычно отказался. Мы разошлись по разным комнатам. А на следующий день он с работы не приехал. И подобные ночевки где-то на стороне стали происходить регулярно. Я даже боли не чувствовала, впав в какой-то ступор. Мне хотелось одного – ясности, определённости. Я почти ждала, что он придет и бросит мне бумаги о разводе. Это было бы легче и честнее, чем так мучить меня. Все мое чувство вины испарилось, растаяло под тяжестью душевных страданий, которые обрушил на меня мой некогда идеальный муж. Сделала ли я его таким или он всегда носил в себе хладнокровную жестокость? Мне казалось, что масштабы моего преступления несоизмеримы с тем, что вытворяет Дима.

Ближе к Новому году Дима внезапно выделил нам с Евой один из выходных, видимо почувствовав, что не только я становлюсь чёрствой к его загулам, но и Ева потихоньку снова становится маминой дочкой, потому что слишком редко видит папу, который приходит ночью (если приходит), воняя женскими духами. Он повел нас в парк аттракционов на ВДНХ, потом в цирк и детское кафе, где мы втроем объелись мороженным. При всей кажущейся идеалистической составляющей программы развлечений, я чувствовала себя настолько вымотанной морально из-за приклеенной к губам неестественной улыбки, что сил уже играть роль идеальной мамочки и жены не оставалось. Я наблюдала словно со стороны за смеющейся Евой и ее отцом, которые дурачились и веселились, наслаждаясь этим днем. Им снова было хорошо вдвоем. А я опять была лишней. Общаясь со мной, Дима едва скользил по мне отстраненным взглядом, подбирая тщательно взвешенные безэмоциональные фразы. Словно в суде. Словно я его долбанный оппонент, а не жена. Хотя какая жена…. Это так, формальность.

Когда Дима и Ева снова хохочут над какой-то шуткой, становится совсем тяжко. Я встаю, чтобы выйти на воздух. Мне нечем дышать и сердце бьется, как сумасшедшее. Конечно, они даже не замечают моего отсутствия. Я стою на холоде в одном джемпере и брюках минут двадцать, но никто не теряет меня, не бежит искать. В детстве я часто проделывала подобную хитрость, чтобы привлечь внимание родителей. И мамочка всегда искала меня, находила, а я, счастливая, смеялась…. Но детство кончилось.

Я возвращаюсь в кафе, и вижу спины моего мужа и дочери. Они даже не оборачивались, чтобы взглянуть, куда я делась, продолжая весело смеяться. Я подошла ближе, собираясь уже заявить о себе, но меня заставил застыть тоненький голосок дочери:

– Папочка, а почему маму не развеселили клоуны?

– Она же улыбалась. Мама просто большая не смеется так заразительно, как ты.

– Мамочка, вообще, больше не смеется. И ей совсем не весело. Ни капелюшечки даже.

– Почему ты так решила, хорошая моя? – мягко спрашивает Дима, гладя Еву по волосам.

– Мама всегда такая. Когда мы утром кушаем, она улыбается, а когда ты уходишь, мамочка не улыбается больше и часто плачет, а потом ходит грустная, – доверительно сообщает малышка.

– А ты спрашивала у мамочки, почему она плачет?

– Да. Конечно. Я всегда жалею маму, когда она грустит, – кивает темноволосый затылок моей дочери. На глаза набегают слезы. Я даже не думала, что мою девочку так тревожит мое настроение. Мне казалось, она ничего не замечает.

– И что мамочка тебе ответила, Ева? – в голосе моего мужа я явственно слышу напряжение. Срочно нужно вмешаться.

– Она сказала, что плачет, потому что ты ее больше не любишь. Это правда, папа?

Нет, пожалуйста, не отвечай. Я не хочу слушать твою ложь.

– Кто тут у нас такой серьезный? – снова надеваю улыбку и, изображая, беспечную идиотку, появляясь перед застывшим взглядом мужа и нежным —дочери.

– Мамочка вернулась, – хлопает в ладоши Ева. Наклоняясь, я обнимаю ее, целуя в лоб. Мое сердце сжимается и болит, когда я встречаю яростный взгляд Солнцева. Я не понимаю, почему он злится, что я опять сделала не так?

Ева засыпает по дороге домой прямо в машине. Я тоже дремлю, измученная этим тяжелым с эмоциональной точки зрения днем. Просыпаюсь от прикосновения ладони мужа к моему плечу.

– Пошли, Маш, приехали, – говорит он, удерживая одной рукой спящую Еву. Я иду за ним в дом на заплетающихся ногах, в голове шумят отголоски сна. И я чувствую, что завалюсь в постель, не смыв косметику.

Доверяю Диме отнести Еву в детскую и уложить в кровать, а сама едва волоку ноги в свою спальню. Снимаю свитер и брюки, складывая на стул, достаю из комода пижамные шелковые штаны и майку на лямках. Залезаю в кровать, обнимая подушку, чувствуя, как усталость заполняет голову туманом. Я уже сплю, когда дверь в спальню резко распахивается, ударяясь об стену. Подскакиваю, испуганно хлопая глазами, и глядя на ворвавшегося в мою спальню разъярённого мужа. По спине проходит холодок, когда я смотрю в его стальные ненавидящие меня глаза.

– Что случилось? – хриплым со сна голосом, спрашиваю я. Он даже не переоделся. Так, как был, и заявился. В джинсах и темно-синем свитере. С кожаными вставками на локтях.

– Это ты мне скажи, – сквозь зубы шипит на меня Дима. Я продолжаю в недоумении хлопать ресницами. – Какого черта ты забиваешь голову ребёнку этой ерундой? Хочешь выставить меня виноватым? Хрен у тебя поучится, Маша. Даже не думай.

– Что за бред ты несешь?! – восклицаю я, когда до меня доходит смысл Диминых претензий. – Ева просто ребенок! И говорит то, что видит и чувствует. Я при всем желании не могла бы ее заставить поверить в то, чего нет.

– У тебя отлично получается дурачить окружающих, Маш.

– О Господи, кто бы говорил!

– Не надо этих картинных заламывай рук. Не впечатляет, – насмешливо бросает он, окидывая меня презрительным взглядом.

– Так иди и впечатлись туда, куда обычно сбегаешь, когда сказать больше нечего.

– А ты права, Маш. Мне действительно больше нечего тебе сказать, – мрачно ухмыляясь, кивает он, разворачиваясь и покидая спальню, громко хлопая дверью. Настолько разъярен, что не думает, что может разбудить Еву, громыхая дверями. Оставшись одна, я, обхватывая себя за плечи и больше не могу рыдать, а тихо ложусь и смотрю в потолок. Он уезжает. Я слышу, как заводится мотор машины внизу, как свистят шины, когда он резко трогается с места.

На следующий день Дима не появляется, не звонит. Ему явно хорошо там, где он сейчас есть. Я понимаю, что так не может длиться вечно, что я просто не смогу и дальше терпеть подобное отношение. Нам необходимо поговорить без лишних эмоций, но каждый раз, когда я его вижу, все заготовленные речи испаряются из головы. Я теряюсь, как девочка, которая впервые увидела его пять лет назад.